Ма не выдержала взгляда и скрылась за рассмотрением картинок. До Ма доходили слухи, что Вспышки — результат неудачного испытания оружия, над которым работал Мамай. Но Белокун намекал на баснословное. Мамай «знал, что произойдет», предусмотрел катастрофу и никак этого не предотвратил. Напрашивался

единственный вывод: Мамай хотел, чтобы вспышки произошли. Догадывался ли об этом

Марко Дорош, который был телохранителем доктора? Может, Белокун думает, что Марк успел ей что-нибудь рассказать? Мая подумала, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Она приехала сюда за мужем, за ответами, а сама попала на допрос.

— Знал или не знал? — спросил Белокун механическим, почти без эмоций голосом.

Ма стиснула кулаки и заставила себя собраться. Она не даст загнать себя в ловушку. Если он хочет, чтобы она прямо обвинила бывшего руководителя

Станции в саботаже, то она не столь глупа.

— Не думаю, что я могу сделать правильные выводы на основе этих изображений, — уклончиво ответила Ма и чуть не добавила: «…на основе этих

идиотских детских каракуль».

Углы губ Белокуна вздрогнули, словно он попробовал, но ему не удалось улыбнуться. Он провел пальцем по ее диссертации, невнимательно посмотрел на отчет о суер и снова ее удивил:

— Вы просили о доступе к Медицинскому, а получите гораздо больше. Я хочу, чтобы вы привели в порядок архивы доктора Мамая. Ваши исследования останутся строго между нами. Дальше увидим.

Только когда за ней захлопнулась дверь, Ма поняла, что ее не только не наказали, но и повысили. И уже через мгновение чуть не задохнулась от восторга. Ее разум наконец-то разглядели. Белокун доверил ей разобрать записи Мамая, выяснить не только что повлекшее за собой катастрофу и чем был суер, но и над каким оружием работал доктор. И самое главное — почему он выбрал Вспышки.

Ма встретила закутанная в платок женщина, открыла дверь в барак, где жил

Мамай, и еще несколько минут наблюдала за впечатлением, которое на Ма произвело помещение. Внутри вытянутого одноэтажного дома было темно, к затхлому воздуху примешивался вонь от испорченных продуктов и жужжания мух.

Это были первые несколько месяцев насекомые, которых Ма увидела. В зоне поражения их практически не осталось. В маленькой прихожей до сих пор стояли тарелки с остатками давно согнившейся еды.

Из ведра, которое служило отхожим местом, все еще пахло аммиаком. Белокун запретил что-то здесь трогать. Мая прищурилась, чтобы в тусклом свете разглядеть обстановку. Кабинет Мамая напоминал пещеру старьевщика. Всюду громоздились ящики с книгами и бумагами. На стенах висели чертежи или рисунки, похожие на те, что Ма видела на картах Белокуна. На грубо сколоченных полках лежали артефакты из разных эпох Киммерика. Здесь были вышитые полотенца, амфоры, бронзовые чаши, обломки лошадиных доспехов и оружия, предметы одежды и бесконечное количество изображений Киммерика: рисунки, литографии или совсем недавние фото. Ма коснулась пробитой пулями бронзового подноса. Мамай словно пытался понять землю, куда его забросило, или сохранить то, что не успела разрушить войну, которую развязали Старшие Братья.

Ее не отпускала мысль, что где-то здесь остались следы и ее мужа. Марк

Дорош был личным охранником Мамая, а значит, должен был здесь бывать. Ма еще раз предположила, что своим повышением она обязана ему. Белокун допустил в архив Мамая ту, чей человек был рядом с доктором накануне Вспышек. Она верила в себя, но еще больше — в отсутствие совпадений во всем, что делали Старшие

Братья. Следующие дни она почти не выходила из барака. Дважды в день у двери появлялся поднос с едой. Таинственная женщина в платке ухаживала за Мамаем

Вспышка, Ма была уверена, что она должна знать и Марка Дороша. Но все попытки перехватить сиделку заканчивались ничем: ей всегда удавалось исчезать незамеченной. Ма подумала расспросить о ней на Станции, но с удивлением поняла, что даже не знает ее имени. Но и о сиделке, и о муже она забывала, когда погружалась в бумаги Мамая. В те дни он полностью увлек ее мысли.

Мамай родился в Киммерике калекой, и школа Зорга помогла ему не только выжить, но и выучиться. Всю жизнь он прожил на севере страны Старших

Братьев, как лабораторная крыса, путешествуя между закрытыми заведениями. Когда Зорг сгорел заживо в своей лаборатории возле столицы империи, Мамай был в соседней комнате. Он не пострадал, но и ничем не смог помочь учителю. После того по его же просьбе Мамая перевели в Киммерик. С ним поехал Белокун.

товарищ по школе Зорга и формальный соавтор всех исследований. Здесь они проработали меньше года. Однажды утром Станцию разбудила сирена, которая приказала всем спуститься в бомбоубежище. Но вместо того, чтобы скрыться, Белокун побежал к бараку Мамаю. Говорили, что из окна своей комнаты он увидел, как доктор вышел за пределы Станции. Когда Белокун добрался до дома Мамая, там уже никого не было. Он едва успел вернуться в укрытие. С собой он зачем-то привлек инвалидную коляску доктора. Ни тогда, ни теперь никто не имел ответа, как человек, всю жизнь нуждавшийся в посторонней помощи, исчез с территории Станции незамеченным. На шестой день, когда Вспышки успокоились, в ближайшую деревню, туда, куда, как предполагалось, пошел Мамай, направили отряд Старших Братьев с единственной задачей — найти доктора. Белокун был убежден, что тот жив, что он где-нибудь неподалеку. В Шейх-Эле отряд атаковали мутированные, а затем Старшие Братья попали под первый выброс суету. Под молозиво, как кто-то неудачно пошутил в Медицинском. Выжившие оказались в специальных боксах, а Мамая так и не нашли.

Ма, как червь, зарылась в архивы. Она изучала каждый лист, надеясь найти хоть намек на события летней давности. В бумагах царил хаос. Мамай писал, как ребенок, и на разбор одного листа у Ма уходили часы.

Она поднимала голову от стола только тогда, когда стучала Анархия. Подруга приносила лакомство и новости, рассказывала об удивительных мутациях и недобитках сопротивления — Армии чудовищ. По словам Анархии, повстанцев возглавлял засоленный в железной маске. Армейцы нападали на гуманитарные конвои Старших Братьев и отражали чудовищ, которых вели на опыты. Армейцев даже боялись банды, разделившие территорию. Ма слушала невнимательно. Мыслями она была в записях Мамая.

Она тайно писала трактат